Революционные вихри папу миновали, сумел не примыкать ни к белым, ни к красным и после революции стал зажиточным «культурным хозяином». Для работы покупал машины с конным приводом (полный набор – молотилка, веялка, универсальная косилка – жатка самосброска) и нанимал работников (батраков). Миновали военные лихолетья. Объявили НЭП, у людей появилась надежда. Казалось после разрухи, страна вернулась к нормальной жизни. Успех захватывал, было сладостно богатеть. Не знал папа, что волю дали временно, только чтобы отдышаться. Не подозревал папа, что он классовый враг новой власти.
Женился.
Женился на Валентине Ксаверьевне Фастович. Отец мамы Ксаверий Иосифович был одним из сыновей помещика Иосифа Фастовича. Поместье было в Загорье рядом с Логойском. Пока были живы старожилы, это место до недавнего времени звалось «Фастовщина». Иосиф Фастович арендовал землю у графа Тышкевича.
Сохранилась фотография, где братья: Ксаверий, Казимир и Петр, с какими-то молодыми людьми с велосипедами. На земле чиновник и два помещика!
Крайний слева в котелке лежит – это мой дедушка в молодости. Дедушка – городской служащий, братья – земледельцы. Их отец Иосиф Фастович скончался в 1901-году на 64-м году жизни и похоронен на католическом кладбище в Логойске.
Сохранился металлический крест на могиле прапрапрадедушки моих внуков – Захара, Жени и Вали. В той же ограде похоронен и Петр Иосифович с женой (памятник с двумя портретами), которые скончались в 1920 году. Опеку над их детьми взял на себя Казимир.
Лет через 10—15 после написания этих строк, в 2006 году мне с внуком Захаром довелось побывать в Минске. Мы посетили могилу Иосифа Фастовича, а потом старший сын моего двоюродного брата Павла – Саша, пользуясь картой и расспросами, довез нас до Загорья.
Ну, что тут скажешь – прямо промысел Божий, мы остановились спросить о дороге рядом с женщиной, которая, опираясь на палку, везла на тележке воду от колонки к дому. Именно в это время ей надо было выйти из дома, именно к ней мы обратились, а она как будто жила и ждала, кому передать эстафетную палочку памяти о Фастовичах. «Вот это место, за тем крайним домом, – Фастовщина. Там стоял дом, сад, еще недавно было дерево, теперь уж все пропало. Очень добрая была пани. Вот здесь жил, который за свиньями ухаживал, вот здесь, который за лошадьми смотрел». Очевидно, в детстве ей рассказывали, а она до нас донесла эти свидетельства жизни наших предков. «Когда дочь работника выходила замуж, ей хозяин в приданное дал лошадь и горшок для варки. А ее в дом мужа не приняли, потому как они по любви, а не по сговору родителей, и сын пошел служить к хозяину. Очень добрая была пани. Вы не знаете, как ее звали? Помянуть бы ее, да и я не знаю».
Далеко осталось то время и только чуть слышен затухающий в десятилетиях звон прощания с уходящим временем. Саша сказал, что я ему (и самому себе) подарок сделал, наведя его на Фастовщину, где жили перед замужеством наши с Павлом мамы. Где они гуляли по саду, ходили в гости.
Сохранилась фотография молодых людей их круга. Среди которых, их двоюродный брат – Мечислав Петрович (стоит крайний слева) Рядом брат его будущей жены – Петр Протасовский. Мечислав в Минске учился в строительном техникуме, и работал. Когда началась коллективизация, молодежь с хуторов извлекали, обвиняя во вредительстве, и ссылали, а родного брата Мечислава, моего двоюродного дядю, – Юзефа Петровича расстреляли.
Отбыв заключение, Мечислав поселился в Новосибирске, где завершил образование в строительном институте. Этот же институт окончила и работала проектировщиком его дочь – Стэлия, моя троюродная сестра (на фото семья Мечислава в 1959 году). Узнать и рассказать о типичной судьбе хуторской молодежи позволил мне мой троюродный брат Валентин Иванович Фастович, который узнал обо мне, наткнувшись в Москве на первое издание этой книги. Рассказал он и о себе. Его отец – Иван Петрович вместе с опекуном – Казимиром был выслан в Котлас, а с 36 года после освобождения, в качестве спецпереселенца работал плотником в поселке Конвейер на одном из островов Архангельска.
В 42 г. его взяли в армию и в том же году он погиб. Его имя высечено на Пискаревском кладбище Ленинграда. После его гибели с него и с семьи сняли кровью смытое клеймо спецпереселенцев. Валентину тогда было всего 2 года, его мама (Софья Яковлевна, в девичестве – Дятлова) работала на станке в швейном цехе. Во время разгрома хуторских хозяйств ее родителей вместе с семьей вывезли из Белоруссии в снега Вологодчины и поместили в холодные бараки на лесоповале. Отец с матерью и атлетического сложения её брат – Алексей со своей женой от холода, голода и изнурительного труда все четверо погибли, ей удалось перебраться в Архангельск, а сына брата – дошкольника Гену забрали в детский дом. С детского дома он ушел на войну. Валентин Иванович вспоминает, как был горд подаренной ему Геннадием Алексеевичем после войны кожаной командирской сумкой, с которой Валентин летом на лодке, зимой по льду ходил в город в школу. Выучился, стал инженером и живет в Москве.
Жена Ксаверия (моя бабушка) – Жозефина Иосифовна, урожденная Ходасевич, тоже из Загорья. Как я сейчас пытаюсь восстановить по памяти и по записям, ее отец Иосиф Ходасевич был участником сражения на Шипке. Осталась легенда, что в какой-то из ситуаций под Плевной он спас провалившегося под лед генерала. Генерал обратился к императору с просьбой отметить своего спасителя. Царь благоволил распорядиться принять дочь Иосифа Петровича Ходасевича в Смольный Институт Благородных девиц.
Но Плевна была за десять лет до рождения бабушки. Что скрывается за этой легендой, я не знаю. Возможно, шаткая человеческая память связала с известной Плевной какую-либо другую, малоизвестную, ситуацию. Бабушка вспоминала, как в 16 лет в Смольном институте она попала на свой первый бал и от волнения покрылась краской, что выдавало её, как девицу, которой не было с детства привито чувство принадлежности к избранным, быть хозяевами жизни, – она оказалась «не в своей тарелке». Я не знаю, окончила ли бабушка Смольный, но лет пятьдесят спустя (уже после Великой Отечественной), в ответ на бабушкину реплику зятю (директору совхоза):
– Что уж Вы так расшаркиваетесь перед заезжим трестовским начальством.
Макар Семенович отшутился:
– И Вы в Смольном ноги царице мыли.
Бабушка уточнила:
– Мы не мыли, мы только присутствовали.
Так ли, иначе ли, но Жозефина получила приличное образование и знала не только белорусский, русский и польский. После учебы она до замужества работала домашним учителем, для чего требовалось не только образование, но и воспитание.
В институте она увлеклась социалистическими идеями Плеханова, и какое-то время ходила на сходки, где они пели революционные песни, а дворники (со слов бабушки) по голосам пытались определить: кто поет и где поют. На этом её революционное прошлое и кончилось.
Позже Иосиф Ходасевич служил на казенной службе инкассатором и был, судя по рассказам, отменной силы. Однажды на него напали грабители, так он их обратил в бегство, орудуя мешком с монетами, как дубиной. Ещё из загорских рассказов запомнился рассказ о том, как кто-то из предков, то ли Фастовичей, то ли Ходасевичей ехал зимой на розвальнях откуда-то куда-то, лошадь дорогу знает и он, развалившись, думая о чем-то своём, рассеянно смотрел вслед уходящей дороге, как вдруг, из-за лесочка появилась стая волков и погналась за санями. Конечно, стая догнала сани. Впереди бежала волчица. Волчица запрыгнула на сани, помочилась на нашего предка и спрыгнула. За ней все волки из стаи по очереди запрыгивали на розвальни, брызгали на возницу и спрыгивали. После чего вся стая побежала за волчицей. Это была не волчья охота. В это время волки справляли свадьбы и стая «гуляла» – резвилась, шалила, а предок от страха чуть богу душу не отдал.
Как дедушка нашел бабушку, я не знаю, но моя мама родилась в мае 1905 года в Петербурге, где дедушка в это время служил на Варшавской железной дороге старшим счетоводом. В январе 1905 года в кровавое воскресение любопытная бабушка, которая была на четвертом месяце беременности, пошла, посмотреть: что это там происходит на Невском, и получила по шляпке казацкой нагайкой.
Из рассказов о детстве мамы один случай запомнился. Члены семьи служащего железной дороги имели право бесплатного проезда пригородными поездами. Однажды моя мама (его старшая дочь) и тетя Люся (вторая дочь) ехали поздно с дачи, где-то в районе Павловска, а свои удостоверения на бесплатный проезд забыли взять с собой. Кондуктор их высадил ночью на глухом лесном полустанке. Дедушка пожаловался, и кондуктора уволили за то, что ночью с поезда ссадил детей. Это было до революции, т. е. маме было меньше двенадцати, а тете Люсе меньше десяти.
